Кольцо вокруг Солнца - Страница 91

– Интересно, - повторил сенатор. - И, несомненно, весьма таинственно.

Ли, намеренно меняя тему, показал на шахматную доску.

– Вы хорошо играете, сенатор?

Сенатор покачал головой.

– Игра мне нравится, вот и балуюсь иногда. Она привлекает меня своей логикой и своей этикой. Играя в шахматы, вы волей-неволей становитесь джентльменом. Вы соблюдаете определенные правила поведения.

– Как и в жизни, сенатор?

– Как должно бы быть и в жизни. Когда положение безнадежно, вы сдаетесь. Вы не заставляете противника играть до унизительного для вас обоих конца. Так требует этика. Когда вы видите, что выигрыша нет, но и резервы защиты не исчерпаны, вы продолжаете бороться за ничью. Так требует логика.

Ли засмеялся, пожалуй, чуть-чуть натянуто.

– Вы и в жизни придерживаетесь таких же правил, сенатор?

– Стараюсь по мере сил, - ответил сенатор с напускным смирением.

Ли поднялся на ноги.

– Мне надо идти, сенатор.

– Посидите еще, выпейте рюмочку.

Репортер отказался.

– Спасибо, меня найдет работа.

– Выходит, я должен вам выпивку, - заметил сенатор. - Напомните мне об этом при случае.

Когда Ли ушел, сенатор Гомер Леонард долго сидел в кресле, будто оцепенев. Потом протянул руку, хотел сделать ход конем, но пальцы дрожали так, что он выронил фигуру и она со стуком покатилась по доске.

Каждый, кто добьется продления своей жизни нелегальными или полулегальными методами, без надлежащих рекомендаций, утвержденных установленным порядком в соответствии с законной процедурой, подлежит фактическому отчуждению от человечества. Как только его виновность будет доказана, это должно быть оглашено всеми доступными людям средствами по всей Земле до самых дальних ее уголков, чтобы каждый человек Земли мог без труда опознать виновного. В целях большей точности и безошибочности подобного опознания виновный приговаривается к пожизненному ношению позорного жетона, публично оглашающего, его вину и заметного на значительном расстоянии. Нельзя отказать виновному в удовлетворении основных жизненных потребностей, как-то: в пище, одежде, скромном жилище и медицинской помощи, однако ему воспрещается пользоваться в какой бы то ни было форме иными достижениями цивилизации. Виновному не разрешается делать приобретения, превышающие минимальные требования сохранения жизни, здоровья и благопристойности; он не допускается к участию в любых предпринимаемых людьми начинаниях и учреждаемых ими объединениях; он лишается права пользоваться услугами библиотек, лекционных залов, увеселительных и прочих заведений, как общественных, так и частных, действующих ради просвещения, отдыха или развлечения других людей. В равной степени воспрещается всем жителям Земли во избежание сурового наказания сознательно вступать с виновным в беседу или какие-либо иные отношения, принятые между людьми. Виновному дозволяется прожить незаконно продленную жизнь до ее естественного завершения в рамках человеческого общества, но с лишением фактически всех прав и обязанностей, общих для человеческих существ. И все перечисленные выше санкции в полной мере налагаются на пособника или пособников, которые с сознательно обдуманным намерением так или иначе помогли виновному добиться продления своей жизни иными, нежели законные, средствами.

Из Кодекса продления жизни.

– Стало быть, - сказал Дж.Баркер Нортон, - все эти столетия организация ходатайствовала о продлении вашей жизни, тем самым расплачиваясь с вами за услуги, которые вы ей оказывали? - Сенатор печально кивнул. - А теперь, когда вы того и гляди завалите выборы, боссы решили, что ставить на вас больше нет резона, и отказались возобновлять ходатайство?

– Грубовато, - сказал сенатор, - но по существу верно.

– И вы бросились ко мне, - сказал Нортон. - А что я, черт побери, могу тут поделать?

Сенатор наклонился поближе к собеседнику.

– Давай перейдем на деловой язык, Нортон. Нам с тобой уже доводилось работать вместе.

– Это точно, - согласился Нортон. - На том космическом фрахте мы оба неплохо погрели руки.

– Я хочу, - сказал сенатор, - прожить еще сотню лет и готов заплатить за это. И не сомневаюсь, что ты можешь это устроить.

– Каким образом?

– Не знаю, - сказал сенатор. - Действовать я предоставляю тебе. Какие рычаги ты пустишь в ход, мне все равно.

Нортон откинулся на спинку стула и сцепил пальцы обеих рук.

– Думаете, я подкуплю кого-то, чтобы он походатайствовал за вас? Или дам на лапу кому-нибудь в Институте, чтобы вам продлили жизнь, минуя ходатайство?

– И та и другая мысль заслуживает внимания, - согласился сенатор.

– А если меня поймают на этом, что тогда? Отлучение от человечества? Благодарю, сенатор, я в такие игры не играю.

Сенатор невозмутимо взглянул в лицо человека, сидящего по другую сторону стола, и тихо произнес:

– Сто тысяч.

Вместо ответа Нортон расхохотался.

– Хорошо, полмиллиона.

– А отлучение, сенатор? Чтобы принять такой риск, овчинка должна стоить выделки.

– Миллион, - заявил сенатор. - Но это мое последнее слово.

– Миллион сию минуту, - сказал Нортон. - Наличными. Никаких расписок. Никаких банковских отметок о переводе. Еще миллион, когда и если я сумею выполнить поручение.

Сенатор неторопливо поднялся в полный рост, поднялся с непроницаемым лицом, изо всех сил скрывая охватившее его возбуждение. Нет, не возбуждение, а неистовый восторг. Но голос у него даже не дрогнул.

– Я соберу миллион к концу недели.